Александра Гейл - Дневник. Поздние записи [СИ]
Антонина Дундукова, более известная в определенных кругах как Дана, состояла в связи со скандально известным Александром Елисеевым, с которым рассталась несколько месяцев назад. После того, как это произошло, Антонина впала в глубокую депрессию, как сообщают достоверные источники, она перестала появляться на работе и по прошествии двух месяцев покончила с собой. Причиной смерти, по мнениям экспертов, стала передозировка снотворного, которое она принимала по назначению врача.
Версию об умышленном убийстве отвергает записка, написанная рукой женщины. Содержание не придается огласке, но, по мнению полиции и очевидцев состояния жертвы, вариант самоубийства является наиболее вероятным.
Александр Елисеев присутствовал при осмотре тела и казался искренне расстроенным, однако можно ли ему верить, ведь среди его бесчисленных любовниц Антонина уже третья жертва суицида. Остановит ли этот случай одного из совладельцев интернационального банка?
Достоверные источники сообщают, что Александр бросил Дану ради другой женщины, имя которой не разглашается из соображений безопасности. Однако она, как и Антонина, весьма широко известна в криминальных кругах…»
Я зажмурилась, я отказывалась читать дальше. Сейчас на меня повесят все на свете. А я вообще не при чем, я вообще не знала, какого рода отношения связывали Алекса и эту женщину… Одно я уяснила — он снова мне соврал.
Разворот украшали на редкость качественно подобранные фотографии. Дана. Мы с Алексом на маскараде. На мне маска, что как раз оставляло меня неузнанной. И да, на этом фото я выглядела как настоящая стерва. И это сумасшедшее платье, обнажавшее ключицы и подчеркивающее каждый изгиб фигуры просто кричало о сексе. Будь я посторонним человеком, я бы точно обвинила в произошедшем женщину в маске. Такое впечатление, будто все было сделано намеренно. Будто нужно было найти крайних, и они нашли меня. Это опять проделки Сергея? Одно радовало — печатная краска не смогла передать мой цвет волос, здесь я казалась блондинкой. И это снизило узнаваемость.
Хотя, какая разница? Я была виновата, я же знала, что что-то происходит. В тот вечер, когда Дана так побледнела, я почувствовала неладное, но меня она не волновала. Напротив, я хотела, чтобы она убралась как можно дальше. А она взяла и убралась…
— Нет, — простонала я и заплакала. Мне вспомнилось изломанное тело Нади, лежащее на проезжей части. Я зажала рот рукой и всхлипнула.
— Что это с ней? — подозрительно спросила Жанна.
Попытки меня успокоить, ну или понять, что случилось, у коллег успехом не увенчались. И в итоге они поступили как любые детсадовские детишки — пошли к воспитателю. Точнее к Юрию Немаляеву, которому мои закидоны итак стояли поперек горла. Однако, надо отдать ему должное, доставать начальник меня не стал. Он деловито налил мне стакан воды и принялся изучать виновницу-газету, которую ему всучила Жанна.
— Что случилось? — спросил он, в очередной раз пробегая глазами разворот. — Жанна сказала, что вы читали газету и рыдали навзрыд. Не думаю, что вас огорчила новость о смерти… этой женщины. Навряд ли она из числа ваших подруг.
— Почему? — вспоминая Лизу, спросила я. Не то чтобы он был не прав, но все же…
— Вы не похожи на женщин такого сорта, — неожиданно мягко сказал Юрий Дмитриевич. И я немного смутилась.
— Вы правы, — вынуждена была я признать. Чтобы успокоиться пришлось сделать еще глоток. — Дана не была моей подругой, но сути это не меняет. Она мертва, и это ужасно.
— Так что у вас с ней общего?
Я некоторое время молчала, но смысла прятаться не было, кто-нибудь обязательно свяжет мое возвращение и события четырехлетней давности. И напишут тоже. А потому я ответила:
— Алекс, — я прерывисто вдохнула и пояснила. — На фото под маской я.
У Немаляева глаза на лоб полезли. Значит, и правда неузнаваема. Он поднял на меня глаза, опустил в газету, снова поднял, сравнивал с оригиналом, так сказать.
— Невероятно! — пробормотал он. Видимо, мой попугайский наряд совершенно не походил на совершенное в своей броской элегантности фиолетовое платье. Да и вообще, как вы помните, я не фанат распространяться о собственном криминальном прошлом.
— Видимо, они познакомились с Даной, пока я была в Сиднее. А потом я вернулась. Но я ничего не знала, да и вообще… Она же…
— А он, по-вашему, по статусу повыше будет? — ядовито поинтересовался Немаляев.
— Я не из-за Алекса плачу, — рявкнула я. — Она покончила с собой. Из-за меня! Он буквально вышвырнул ее, словно использованную вещь. Он всегда так делает. Но самое смешное, что с вечера маскарада мы с ним тоже не виделись. И хрен бы с этим, но она покончила с собой, а я даже не знала, что делаю и к чему оно приведет!
— То есть вы полагаете, что случившееся — ваша вина? — спросил Юрий Дмитриевич. — При том, это он ее бросил, — напомнил начальник.
— Вы не понимаете, — я закрыла рот пальцами. — Я уже видела такое, уже была виновата. Иногда мы на эмоциях что-то делаем, а о последствиях не думаем. Однажды я рассказала своей сестре правду об Алексе, и она у меня на глазах бросилась под колеса машины. А теперь… теперь я просто появилась не там и не тогда, и женщина покончила с собой. Что я должна после всего этого делать?
— Выбираться, пока есть шанс, — безжалостно ответил Немаляев.
Но я так не могла. Мне нужно было увидеться с Алексом, удостовериться, что с ним все в порядке. А потому после бестолкового рабочего дня я позвонила Вадиму Остроградову и выяснила, куда делся отказывающийся брать трубку Алекс.
В баре было темно. За спиной дверь захлопнулась с таким грохотом, что я сама же подпрыгнула. Здесь не было даже продажных женщин, только пьяные мужчины. И я. Разумеется, меня тут же принялись изучать со всех сторон и ракурсов. Крайне неуютно.
— Иди к нам, крошка! — раздавалось слева от меня. Я растерянно посмотрела на кричавшего парня и прошмыгнула к бару.
На плазменном экране мелькали футбольные сводки, без звука, радио было настроено на Шансон-волну. Гадость. И среди всего этого сидел мой Алекс. За стойкой, над полупустой бутылкой.
— Алекс. — Я не удержалась и коснулась его руки. — Привет. — И облизнула пересохшие губы. — Я слышала о том, что случилось. И я даже не знаю, что на это сказать. Все так ужасно. Как ты?
Это было глупо, звучало поверхностно, но ничего лучше придумать не удалось.
— Что тебе надо? — с трудом спросил он. Я никогда не видела Алекса настолько пьяным. Я невольно отпрянула, но ответила:
— Я думала, что тебе не помешает компания, — сказала я тихо.
— Для чего? — фыркнул он. — Я не настроен на светские беседы.
